• А
• Б
• В
• Г
• Д
• Е
• Ж
• З
• Й
• К
• Л
• М
• Н
• О
• П
• Р
• С
• Т
• У
• Ф
• Х
• Ц
• Ч
• Ш
• Щ
• Ю
• Я
• Усі автори

Чай в саду

Иди сюда и слушай,
Как в нынешнем году 
Мы пили чай под грушей 
У бабушки в саду.
Я с мёдом пил, с ватрушкой, 
С топлёным молоком — 
Из бабушкиной кружки 
С голубеньким цветком.
Летела с огорода 
Голодная пчела, 
У нас немножко мёда 
Из блюдечка взяла.
За ней другая, третья, 
Четвёртая ползёт... 
Испуганные дети 
Отодвигают мёд.
Уже не видно блюдца, 
Гудит пчелиный рой. 
Они жужжат и вьются 
Над нашей головой.
Тут бабушка, всё бросив, 
Бежит из-за стола... 
И чайник в белый носик 
Ужалила пчела.
И страх и смех весёлый! 
А чай никто не пьёт: 
Ведь бабушкины пчёлы
Обратно взяли мёд.

Я провожу тебя

О, как ты щебечешь весело,
И как хлопотлива ты:
Жакетку на стул повесила,
Взялась поливать цветы,

С мебели пыль смахнула,
Заварку нашла на окне
И, как бы вскользь, намекнула
На нежность свою ко мне.

Вся из тепла и света,
Ты улыбаешься мне.
А я от улыбки этой
В черном горю огне!

А я сижу и не знаю:
Зачем вот такая ты?
И просто сейчас страдаю
От этой твоей теплоты.

Как много ты произносишь
Сейчас торопливых слов!
То дразнишь, то будто просишь
Откликнуться на любовь.

Грозишься, словно кометой,
Сердцем мой дом спалить.
А мне от нежности этой
Волком хочется выть!

Ну, как ты не чувствуешь только
И как сама не поймешь,
Что нет здесь любви нисколько
И каждая фраза - ложь!

Хуже дурной напасти
Этот ненужный фарс.
Ведь нет же ни грамма счастья
В свиданье таком для нас,

И если сказать открыто,
Ты очень сейчас одна,
Ты попросту позабыта
И больше ему не нужна.

А чтобы не тяжко было,
Ты снова пришла ко мне,
Как лыжница, что решила
По старой пойти лыжне.

Как будто бы я любитель
Роли "чужая тень",
Иль чей-нибудь заместитель,
Иль милый на черный день!

Но я не чудак. Я знаю:
Нельзя любить - не любя!
Напьемся-ка лучше чаю,
И я провожу тебя.

Сегодня красивый вечер:
Лунный свет с тишиной,
Звезды горят, как свечи,
И снег голубой, голубой...

В мире все повторяется:
И ночь, и метель в стекло.
Но счастье не возвращается
К тем, от кого ушло.

Всем светлым, что было меж нами,
Я как святым дорожу.
Давай же будем друзьями,
И я тебя провожу!

Он любил...

Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики
...А я была его женой.

« ... На вечереющем балконе
Собрались все - и млад, и стар
Сближает всех в одном законе
Кипящий бурно самовар
Цветут лиловые сирени,
Чеканит золото закат
И в мыслях разгоняет тени
Китайской травки аромат».

Воспоминание

Декабрь… Сугробы на дворе…
Я помню вас и ваши речи;
Я помню в снежном серебре
Стыдливо дрогнувшие плечи.
В марсельских белых кружевах
Вы замечтались у портьеры:
Кругом на низеньких софах
Почтительные кавалеры.
Лакей разносит пряный чай…
Играет кто-то на рояли…
Но бросили вы невзначай
Мне взгляд, исполненный печали.
И мягко вытянулись, - вся
Воображенье, вдохновенье, -
В моих мечтаньях воскреся
Невыразимые томленья;
И чистая меж нами связь
Под звуки гайдновских мелодий
Рождалась… Но ваш муж, косясь,
Свой бакен теребил в проходе…
--
Один - в потоке снеговом…
Но реет над душою бедной
Воспоминание о том,
Что пролетело так бесследно.

На улице – дождик и слякоть,
Не знаешь, о чем горевать.
И скучно, и хочется плакать,
И некуда силы девать.
Глухая тоска без причины
И дум неотвязный угар.
Давай-ка, наколем лучины,
Раздуем себе самовар!
Авось, хоть за чайным похмельем
Ворчливые речи мои
Затеплят случайным весельцем
Сонливые очи твои.

Глухая тоска без причины
И дум неотвязный угар.
Давай-ка наколем лучины –
Раздуем себе самовар!
За верность старинному чину,
За то, чтобы жить не спеша!
Авось, и распарит кручину
Хлебнувшая чаю душа!

У горного источника пью чай

Сидя напротив холодной воды,
смотрю как готовится чайный лист.
Возникает чувство,
без причины поднимаю чашку
и протягиваю с любовью
чайному человеку. 

Японский романс

Наша мать Япония,
Словно Македония
Древняя, цветет.
Мужеством, смирением
И долготерпением
Славен наш народ.
В целой Средней Азии
Славятся Аспазии
Нашей стороны...
В Индии и далее,
Даже и в Австралии
Всеми почтены.
Где большой рукав реки
Нила - гордость Африки,-
Наш гремит талант.
И его в Америке
Часто до истерики
Прославляет Грант.
А Европа бедная
Пьет, от страха бледная,
Наш же желтый чай.
Даже мандаринами,
Будто апельсинами,
Лакомится, чай.
Наша мать Япония,
Словно Македония
Древняя, цветет.
Воинство несметное,
С виду незаметное,
Край наш стережет.
До Торжка и Старицы
Славны наши старицы -
Жизнию святой,
Жены - сладострастием,
Вдовы - беспристрастием,
Девы - красотой.
Но не вечно счастие -
В светлый миг ненастия
Надо ожидать:
Весть пришла ужасная,
И страна несчастная
Мается опять.
Дремлющие воины
Вновь обеспокоены,
Морщатся от дел;
Все пришли в смятение,
Всех без исключения
Ужас одолел:
Все добро микадино
В сундуки укладено,
И микадо сам
К идолам из олова
Гнет покорно голову,
Курит фимиам.
Что ж все так смутилися,
Переполошилися
В нашей стороне?
- Генерала Сколкова,
Капитана Волкова...
Ждут в Сахалине.
1860-е годы

Час дружеских бесед у чайного стола!
Хозяйке молодой и честь, и похвала!
По православному, не на манер немецкий,
Не жидкий, как вода, или напиток детский,
Но Русью веющий, но сочный, но густой,
Душистый льется чай янтарного струей.
Прекрасно!.. Но один встречаю недостаток:
Нет, быта русского неполон отпечаток.
Где ж самовар родной, семейный наш очаг,
Семейный наш алтарь, ковчег домашних благ?
В нем льются и кипят всех наших дней преданья,
В нем русской старины живут воспоминанья;
Он уцелел один в обломках прежних лет,
И к внукам перешел неугасимый дед.
Он русский рококо, нестройный, неуклюжий,
Но внутренно хорош, хоть некрасив снаружи;
Он лучше держит жар, и под его шумок
Кипит и разговор, как прыткий кипяток.
Как много тайных глав романов ежедневных,
Животрепещущих романов, задушевных,
Которых в книгах нет — как сладко ни пиши!
Как много чистых снов девической души,
И нежных ссор любви, и примирений нежных,
И тихих радостей, и сладостно мятежных —
При пламени его укра дкою зажглось
И с облаком паров незримо разнеслось!
Где только водятся домашние пенаты,
От золотых палат и до смиренной хаты,
Где медный самовар, наследство сироты,
Вдовы последний грош и роскошь нищеты, —
Повсюду на Руси святой и православной
Семейных сборов он всегда участник главный.
Нельзя родиться в свет, ни в брак вступить нельзя,
Ни «здравствуй!», ни «прощай!» не вымолвят друзья,
Чтоб, всех житейских дел конец или начало,
Кипучий самовар, домашний запевало,
Не подал голоса и не созвал семьи.
Отрывок с поэзии  «Самовар»

Ромашковий чай

Ми будемо пити ромашковий чай -
Солодко-приємний і тепло-духмяний.
Втечемо подалі, куди не питай,
Де в небі Земля, там де зорі роями.
 
На жаль, не буває на Марсі степів -
Ми будемо йти все рудими пісками.
Де обрій блискучими глянцями тлів,
Як сяяло сонце далеке над нами.
 
Хто бачить пустелю, та тільки не ми,
Бо серце гаї неземні відчуває.
На схилі Олімпу ми просто людьми
Залишимось там, де кордонів немає.
 
Посадимо потім трояндовий ліс
І пишно-квітучі бузки, матіоли.
Доп’ємо лиш чай, ніби пригоршня сліз -
Здається терпким він у тихій розмові.
 
І ти не збагнеш, але чай прохолов -
Тепло то любов, що живе поміж нами.
Забуті слова нерозгаданих мов,
Усі перекладено вже почуттями.
 
Безхмарною хвилею, силою мрій
Вкривають ці схили квітучі левкої.
Усе неможливе - закритий сувій -
Потрібно знайти свої власні паролі.

Чаепитие! 

Время-песок утекает сквозь пальцы,
Смысл обжигает в речах!..
Здравствуйте, Ваше Величество, Случай,
Может быть будете Чай?..
Счастье-волна набегает внезапно, -
Часто порой в мелочах!..
Но не забудьте, Миледи Удача,
Снова меня повстречать!..
Память-цветок распускается тонко
Грустью алмазной в очах!..
Что ж Вы не пьете, Надежда-девчонка,
Мною предложенный Чай?..
Странствует где-то Довольство-повеса,
Громко над всем хохоча!..
Вы проходите к столу, Поэтесса, -
Вам не впервой только Чай!..
Стаей событий летит вереница, -
Кадрами в долгом кино!..
- Может быть Чаю, Судьба-мастерица?..
- Предпочитаю вино!..

За столиком чайным в гостиной
Спор о любви зашел.
Изысканны были мужчины,
Чувствителен нежный пол.
- Любить платонически надо! -
Советник изрек приговор,
И был ему тут же наградой
Супруги насмешливый взор.
Священник заметил: - Любовью,
Пока ее пыл не иссяк,
Мы вред причиняем здоровью. -
Девица спросила: - Как так?
- Любовь - это страсть роковая!
Графиня произнесла
И чашку горячего чая
Барону, вздохнув, подала.
Тебя за столом не хватало.
А ты бы, мой милый друг,
Верней о любви рассказала,
Чем весь этот избранный круг.

Чай

Танцуем всю ночь, танцуем весь день,
В эфире опять одна дребедень —
Но это не зря... Хотя, может быть, невзначай
Гармония мира не знает границ —
Сейчас мы будем пить чай...
Прекрасная ты, достаточный я,
Наверное, мы — плохая семья.
Но это не зря... Хотя, может быть, невзначай
Гармония мира не знает границ —
Сейчас мы будем пить чай...
Мне кажется мы, как в старом кино —
Пора обращать воду в вино.
И это не зря... Хотя, может быть, невзначай
Гармония мира не знает границ —
Сейчас мы будем пить чай...

На чайном пиру

Под бамбуком, забыв о речах,
мы вместе пьем пурпурный чай,
опьянились текучей зарей
вместе с бессмертными богами.
Омывается сердце,
но трудно омыть его до конца
и только голос цикады слышится в лесу.

Иван Иваныч Самовар
был пузатый самовар,
трехведёрный самовар.
В нем качался кипяток,
пыхал паром кипяток,
разъярённый кипяток,
лился в чашку через кран,
через дырку прямо в кран,
прямо в чашку через кран.
Утром рано подошел,
к самовару подошел,
дядя Петя подошел.
Дядя Петя говорит:
«Дай-ка выпью, – говорит, –
выпью чаю», – говорит.
К самовару подошла,
тетя Катя подошла,
со стаканом подошла.
Тетя Катя говорит:
«Я, конечно, – говорит, –
выпью тоже», – говорит.
Вот и дедушка пришел,
очень старенький пришел,
в туфлях дедушка пришел.
Он зевнул и говорит:
«Выпить разве, – говорит, –
чаю разве», – говорит.
Тут и бабушка пришла,
очень старая пришла,
даже с палочкой пришла.
И, подумав, говорит:
«Что ли, выпить, – говорит, –
что ли, чаю», – говорит.
Вдруг девчонка прибежала,
к самовару прибежала –
это внучка прибежала.
«Наливайте! – говорит, –
чашку чая,-- говорит, –
мне послаще», – говорит.
Тут и Жучка прибежала,
с кошкой Муркой прибежала,
к самовару прибежала,
чтоб им дали с молоком,
кипяточку с молоком,
с кипяченым молоком.
Вдруг Сережа приходил,
неумытый приходил,
всех он позже приходил.
«Подавайте! – говорит, –
чашку чая, – говорит, –
мне побольше», – говорит.
Наклоняли, наклоняли,
наклоняли самовар,
но оттуда выбивался
только пар, пар, пар.
Наклоняли самовар,
будто шкап, шкап, шкап,
но оттуда выходило
только кап, кап, кап.
Самовар Иван Иваныч!
На столе Иван Иваныч!
Золотой Иван Иваныч!
Кипяточку не дает,
опоздавшим не дает
лежебокам не дает.

Злость

Добро должно быть с кулаками.
М. Светлов (из разговора)
Мне говорят,
качая головой:
"Ты подобрел бы.
Ты какой-то злой".
Я добрый был.
Недолго это было.
Меня ломала жизнь
и в зубы била.
Я жил
подобно глупому щенку.
Ударят -
вновь я подставлял щеку.
Хвост благодушья,
чтобы злей я был,
одним ударом
кто-то отрубил!
И я вам расскажу сейчас
о злости,
о злости той,
с которой ходят в гости,
и разговоры
чинные ведут,
и щипчиками
сахар в чай кладут.
Когда вы предлагаете
мне чаю,
я не скучаю -
я вас изучаю,
из блюдечка
я чай смиренно пью
и, когти пряча,
руку подаю.
И я вам расскажу еще
о злости...
Когда перед собраньем шепчут:
"Бросьте!..
Вы молодой,
и лучше вы пишите,
а в драку лезть
покамеснепешите",-
то я не уступаю
ни черта!
Быть злым к неправде -
это доброта.
Предупреждаю вас:
я не излился.
И знайте -
я надолго разозлился.
И нету во мне
робости былой.
И -интересно жить,
когда ты злой!

Улеглась моя былая рана -
Пьяный бред не гложет сердце мне.
Синими цветами Тегерана
Я лечу их нынче в чайхане.

Сам чайханщик с круглыми плечами,
Чтобы славилась пред русским чайхана,
Угощает меня красным чаем
Вместо крепкой водки и вина.

Угощай, хозяин, да не очень.
Много роз цветет в твоем саду.
Незадаром мне мигнули очи,
Приоткинув черную чадру.

Мы в России девушек весенних
На цепи не держим, как собак,
Поцелуям учимся без денег,
Без кинжальных хитростей и драк.

Ну, а этой за движенья стана,
Что лицом похожа на зарю,
Подарю я шаль из Хороссана
И ковер ширазский подарю.

Наливай, хозяин, крепче чаю,
Я тебе вовеки не солгу.
За себя я нынче отвечаю,
За тебя ответить не могу.

И на дверь ты взглядывай не очень,
Все равно калитка есть в саду...
Незадаром мне мигнули очи,
Приоткинув черную чадру.

Ты и чай
Снова над чашкой закружится пар,
Ты для меня приготовишь нектар,
Легкой рукой, на китайский манер
С трепетным чувством заваришь Пуэр.
 Этот особенный чай – старый друг,
Знаешь – всегда он прогонит недуг,
Если захочешь, откроет секрет,
В нем ты увидишь свой автопортрет.
Он твой помощник на сложном пути,
Хоть и не знает, что ждет впереди.
Ты для себя его ставишь в пример,
Это так просто – ты любишь Пуэр!
Его аромат для тебя как услада
Фруктовые ноты из дивного сада
Чувствуешь точно, как тот парфюмер,
Когда мне с любовью готовишь Пуэр…

Самовар
Самовар, владыка брюха,
Драгоценный комнат поп!
В твоей грудке вижу ухо,
В твоей ножке вижу лоб!
Император белых чашек,
Чайников архимандрит,
Твой глубокий ропот тяжек
Тем, кто миру зло дарит.
Я же — дева неповинна,
Как нетронутый цветок.
Льется в чашку длинный-длинный,
Тонкий, стройный кипяток.
И вся комнатка-малютка
Расцветает вдалеке,
Словно цветик-незабудка
На высоком стебельке.

В широких окнах сельский вид,
У синих стен простые кресла,
И пол некрашеный скрипит,
И радость тихая воскресла.

Вновь одиночество со мной...
Поэзии раскрылись соты,
Пленяют милой стариной
Потертой кожи переплеты.

Шагаю тихо взад, вперед,
Гляжу на светлый луч заката.
Мне улыбается Эрот
С фарфорового циферблата.

Струится сумрак голубой,
И наступает вечер длинный:
Тускнеет Наварринский бой
На литографии старинной.

Легки оковы бытия...
Так, не томясь и не скучая,
Всю жизнь свою провел бы я
За Пушкиным и чашкой чая.

Сороконожки

У сороконожки
Народились крошки.
Что за восхищенье,
Радость без конца!

Дети эти — прямо
Вылитая мама:
То же выраженье
Милого лица.

И стоит пригожий
Дом сороконожий,
Сушатся пеленки,
Жарится пирог,

И стоят в порядке
Тридцать три кроватки,
В каждой по ребенку,
В каждой сорок ног.

Папа с ними в дружбе.
Целый день на службе,
А когда вернётся
В тёплый уголок,—

Все играют в прятки,
Куклы и лошадки,
Весело смёется
Сам сороконог,

Все растет на свете —
Выросли и дети.
Носится орава
С самого утра.

Мать-сороконожка,
Погрустив немножко,
Говорит: «Пора вам
В школу, детвора».

Но ходить по школам
Невозможно голым,
Согласился с этим
Папа,— ну и что ж?

Мама же сказала:
«Сосчитай сначала,
Сколько нашим детям
Надобно калош».

Для такой работы
Папа вынул счеты.
«Тише, дети, тише!
Папа снял сюртук».

Если каждой ножке
Нужно по калошке,
То для всех детишек
Сколько ж это штук?

«Трижды сорок восемь,
Девять переносим,
Это будет двести,
Да один в уме...»

Захирела печка,
Догорела свечка
Папа с мамой вместе
Счет ведут во тьме.

А когда же солнце
Глянуло в оконце,
Захотелось чаю,
Но сказала мать:

«Слишком много ножек
У сороконожек.
Я изнемогаю».
И пошла гулять.

Видит — в луже тихо
Дремлет аистиха,
Рядом — аистенок
На одной ноге.

Мать сказала плача:
«Аистам удача —
Вот какой ребенок
Нужен был бы мне!

Слишком много ножек
У сороконожек.
Ноги — это гадость,
Если много ног.

Аист — он хороший,
Он одной калошей
Мамочке на радость
Обойтись бы мог».

Да, я из тех, кто в воду и в огонь,
и в бурю сумасшедшего сраженья,
готов уйти, чтоб хоть одно мгновенье
улыбку видеть, ощущать ладонь...

я мокр и грязен и замерз весьма,
и потом с кровью заплатил по счету,
но сделал не простую я работу.
кольцо и ожерелье отыскав.

что? ожерелье не роняли вы?
примите ж от меня его в подарок,
в нем виден образ золотых русалок,
среди аквамаринов синевы.

но, мне пора сменить свой туалет,
прощайте драгоценное созданье,
махнитье же платком мне на прощанье,
и приходите завтра на обед.

я угощу вас, (как бы невзначай)
деликатесами, что подарило море,
я верю, что мы ближе станем вскоре,
и вы мне даже подадите чай...

Да, я из тех, кто в воду и в огонь,
и в бурю сумасшедшего сраженья,
готов уйти, чтоб хоть одно мгновенье
улыбку видеть, ощущать ладонь...

я мокр и грязен и замерз весьма,
и потом с кровью заплатил по счету,
но сделал не простую я работу.
кольцо и ожерелье отыскав.

что? ожерелье не роняли вы?
примите ж от меня его в подарок,
в нем виден образ золотых русалок,
среди аквамаринов синевы.

но, мне пора сменить свой туалет,
прощайте драгоценное созданье,
махнитье же платком мне на прощанье,
и приходите завтра на обед.

я угощу вас, (как бы невзначай)
деликатесами, что подарило море,
я верю, что мы ближе станем вскоре,
и вы мне даже подадите чай...

Давно на белом свете
Давно на белом свете
Живет годами стар,
Поэтами воспетый
Пузатый самовар
Сиянье излучая,
Морозным зимним днем
Он сердце согревает
Особенным теплом.

Китайский чай
Мне расширили сознание,
крепок был зеленый чай.
Как сказали: - Сила в знании, -
я махнула, - Наливай!
Ну, листок хитрозакрученный -
двести долларов сто грамм -
ты судьбу мою плакучую
подели-ка пополам.
Раньше, сквозь сознанье узкое,
как китайские глаза,
я пугливой трясогузкою
нервно хвостиком трясла.
Я носила воду в леечке,
поливала огород.
Всё мечтала, как копеечка
нужный рубль сбережет.
Да, тряслась над каждой мелочью,
в те неумные года,
письма, связанные ленточкой,
я в комоде берегла.
А теперь-то я - отчаянная.
И драконом не спугнуть.
Просветленная от чая я,
вроде даже вижу суть.
Не сотрет с лица улыбочку
не напильник, не топор.
Я глаза сильнее выпучу,
чтобы шире был обзор.
Ох, я нынче эту ленточку,
эти письма и комод,
эту, вспомнить тошно, леечку,
этот город и народ
полюблю любовью мудрую
по методе Дао Цзинь -
мне до яни всё занудное,
все проблемы через инь.
Я, в своем втором рождении,
буду форменным скотом
и на каждом дне рождения
поваляюсь под столом.
И я думаю, что лучше вам
даже не подозревать,
кем я стану в третьем случае,
как рискнут меня рожать.
Я на шелковой подушечке
у границы бытия
отхлебну из пиалушечки:
"Здравствуй, Лао, вот и я".
 В путь небесный, нескончаемый,
обретая благодать,
ухожу в обнимку с чайником.
Не трудитесь провожать.

Чайные сны Мокоторы

Путь Чая звенящим мечом Дзяня
разбивает о лед все мои чаянья
о случайном и чрезмерном молчании,
о ложной эстетике, манерности краденой,
о Просветлении по расписанию,
о неупорядоченной печали,
словно он - Путь Меча, а не Чая...

Веселый самовар
Позвякивая крышкой,
Пуская белый пар,
Глядит на нас с братишкой
Веселый самовар.
Шипит, пыхтит пузатый,
Смешные строит рожи,
А рожи те на брата
И на меня похожи.

...Ах, как замечателен этот чай,
Его обдул ласковый ветерок и смыл росу с листьев.
И эти крошечные листики сияют словно золото!
Он был упакован свежим и благоухающим от сушки,
Его превосходное качество было сохранено от потери.
Этот чай был предназначен только для высокородных сановников.
Как же он достиг моей скромной хижины на вершине горы?
На славу чаю, я закрыл ворота моего дома,
Чтобы простой народ не вторгся,
И никто не попросил чашку этого чая,
Чтобы заварить и попробовать его в одиночестве.
Первая чаша слегка увлажнила горло и губы;
Вторая вывела меня из одиночества;
Третья удалила скуку из моего ума,
Обостряя вдохновение, полученное из всех книг, которые я прочитал.
Четвертая чаша вызвала легкую испарину,
Рассеивая через поры все неприятности по службе.
Пятая — прочистила каждую частичку моего естества.
Шестая сделала меня подобным бессмертным.
Седьмая, это предел того, что я смог выпить, —
Легкий ветерок исходит от моих подмышек.
Где те острова, на которых живут Бессмертные,
Я тоже хочу им стать,
Я — Мастер Желтого Источника поеду верхом на этом ветерке,
В горы, возвышающиеся над землей, где живут бессмертные,
Огражденные Владыкой от ветров и дождей.
Смогу ли я избежать бесчисленных перерождений среди высоких горных пиков?
Я хочу спросить цензора Мэна, если он сможет сообщить,
Смогу ли я когда-нибудь отдохнуть от этих перерождений.

Чаепитие 

…Первая чашка смачивает мои губы и горло;
Вторая развеивает мое одиночество;
Третья исследует мои внутренности;
Четвертая вызывает легкую испарину –
и через поры уходят все печали жизни;
После пятой чашки я чувствую себя очищенным;
Шестая возносит меня в царство бессмертия;
Седьмая… Жаль, я не могу больше пить!
Я чувствую прохладное дыхание ветра,
который колышет мои рукава.
Где он, Рай?
Разрешите мне оседлать бриз и унестись туда… 

На кухоньке простой и скромной
сидели как-то вечерком,
мы пили чай до ночи темной
и говорили ни о чем.
Бежало время майским ветром,
и легкий тихий разговор
то утихал в дыму заветно,
то подымал негромкий спор.

Царь 
и буржуй 
с облаков глядят, 
что 
рабочие 
пьют и едят. 
С грустью 
таращат 
глаза свои: 
рабочие 
лучшие пьют чаи.

Ловив сьогодні карасі
як Лі Бо та інші
та уху їв з товариством
духовне життя практикую
чай з медом п’ю
на цвіт сакури солодію
троянди й револьвер
красиве та корисне
а татів меч продав
фудзіями жовтяву вершину
в розпачі споглядаю
старіють світлини
гусінь із’їв випадково
лоскотно дихати тепер
метелики в животі
гарно бути поетом
сонце сходить заходить
завше є тема для хайку

Если хворь с кем приключится – чаем можно полечиться.
Чай всех снадобий полезней, помогает от болезней.
Чай в жару нас освежает, а в морозы согревает,
И сонливость переборет и с усталостью поспорит.
Сокрушит любой недуг,
Чай здоровью – лучший друг!

мой чай - холодный и горячий,
прохладный, теплый, ледяной.
мы с ним по вечерам судачим
за толстой каменной стеной.
 
мой чай - с лимоном, с апельсином,
с корицей или с молоком.
чаинки кружатся красиво,
вкус наполняя волшебством.
 
мой чай - с друзьями,
в одиночку-наедине с самой собой.
я пью тебя, и ставлю точку
там, где не место запятой.
 
мой чай - знакомство и прощанье,
молчанье или разговор.
мой чай - души моей звучанье,
мой мир и жизненный простор.

Дождинка мне сейчас в окошко
Вдруг простучала: «Я скучаю…»
А мне б с тобой не понарошку
Попить жасминового чаю…
Любимый чай – в любимой чашке…
Тебя он, может быть, согреет…
И ты подаришь мне… ромашки…
А я… пусть буду просто… Феей…
Твоею личной… по заказу…
Со светлым лучиком в ладошке…
И расскажу тебе я Сказку…
И погрущу с тобой… немножко…
И мир нам снова улыбнётся…
И поцелуй наш будет… долгим…
А за окошком – НАШЕ солнце…
Твой шёпот жаркий: «Не-до-тро-га…»
Стучат апрельские дождинки…
И тоже… тоже я скучаю…
И нежно-тёплые стишинки
Тебе дарю я… с чашкой чая…

Восточное изобретенье -
К нему желательно варенье.
Но, если такового нет,
Сойдет и парочка конфет.
Напитка и в жару нет лучше,
Да и на Севере зимой:
Он в зной облегчит Вашу душу,
Согреет зимнею порой.

ЧАЕПИТИЕ НА АРБАТЕ

Пейте чай, мой друг старинный,
забывая бег минут.
Желтой свечкой стеаринной
я украшу ваш уют.
Не грустите о поленьях,
о камине и огне...
Плед шотландский на коленях,
занавеска на окне.
Самовар, как бас из хора,
напевает в вашу честь.
Даже чашка из фарфора
у меня, представьте, есть.
В жизни выбора не много:
кому - день, а кому - ночь.
Две дороги от порога:
одна - в дом, другая - прочь.
Нынче мы - в дому прогретом,
а не в поле фронтовом,
не в шинелях,
и об этом
лучше как-нибудь потом.
Мы не будем наши раны
пересчитывать опять.
Просто будем, как ни странно,
улыбаться и молчать.
Я для вас, мой друг, смешаю
в самый редкостный букет
пять различных видов чая
по рецептам прежних лет.
Кипятком крутым, бурлящим
эту смесь залью для вас,
чтоб былое с настоящим
не сливалось хоть сейчас.
Настояться дам немножко,
осторожно процежу
и серебряную ложку
рядом с чашкой положу.
Это тоже вдохновенье...
Но, склонившись над столом,
на какое-то мгновенье
все же вспомним о былом:
над безумною рекою
пулеметный ливень сек,
и холодною щекою
смерть касалась наших щек.
 
В битве выбор прост до боли:
или пан, или пропал...
А потом, живые, в поле
мы устроили привал.
Нет, не то чтоб пировали,
а, очухавшись слегка,
просто душу согревали
кипятком из котелка.
Разве есть напиток краше?
Благодарствуй, котелок!
Но встревал в блаженство наше
чей-то горький монолог:
"Как бы ни были вы святы,
как ни праведно житье,
вы с ума сошли, солдаты:
это - дрянь, а не питье!
Вас забывчивость погубит,
равнодушье вас убьет:
тот, кто крепкий чай разлюбит,
сам предаст и не поймет..."
Вы представьте, друг любезный,
как казались нам смешны
парадоксы те из бездны
фронтового сатаны.
В самом деле, что - крученый
чайный лист - трава и сор
пред планетой, обреченной
на страданье и разор?
Что - напиток именитый?..
Но, средь крови и разлук,
целый мир полузабытый
перед нами ожил вдруг.
Был он теплый и прекрасный...
Как обида нас ни жгла,
та сентенция напрасной,
очевидно, не была.
Я клянусь вам, друг мой давний,
не случайны с древних лет
эти чашки, эти ставни,
полумрак и старый плед,
и счастливый час покоя,
и заварки колдовство,
и завидное такое
мирной ночи торжество;
разговор, текущий скупо,
и как будто даже скука,
но... не скука - естество.

ЧАЙ

Мне нравится, как ты завариваешь чай мне в чашку.
Так просто всё. Чаинки, кипяток,
и по моим рукам бегут мурашки...
лимон, чуть мяты... маленький глоток...
 
Мне нравится, когда не слышно мыслей,
когда нет диалогов обо всем,
когда совсем не думаешь о жизни...
Смеешься лишь о чем-нибудь своем...
 
Мне нравится дышать и видеть небо,
свет солнца, звезд и... огненных червей...
Отрежь, будь добр, мне к чаю корку хлеба.
Планеты, станьте смирно поскорей!
 
Мне нравится сходить с ума и, впрочем,
кому какая разница, кто я?!
Мой черный кот мне записался зодчим,
мы строим град из снов, как из сырья.
 
Мне нравится, что даже в непогоду
могу я прогуляться под дождем...
Раздам все маски доброму народу
и засмеюсь, как первомайский гром!..
 
Мне нравится, что много есть приятного...
Уж что-то повидала на веку...
Добавь-ка сахар, захотелось сладкого!
Пожалуй, выпью я еще чайку!..

Недавно этой просекой лесной
Прошелся дождь, как землемер и метчик.
Лист ландыша отяжелен блесной,
Вода забилась в уши царских свечек.
 
Взлелеяны холодным сосняком,
Они росой оттягивают мочки,
Не любят дня, растут особняком
И даже запах льют поодиночке.
 
Когда на дачах пьют вечерний чай,
Туман вздувает паруса комарьи,
И ночь, гитарой брякнув невзначай,
Молочной мглой стоит в иван-да-марье.
 
Тогда ночной фиалкой пахнет всё:
Лета и лица. Мысли. Каждый случай,
Который в прошлом может быть спасен
И в будущем из рук судьбы получен.

Добрый самовар
 
Посидеть за самоваром
Рады все наверняка.
Ярким солнечным пожаром
У него горят бока.
 
Самовар поет-гудит,
Только с виду он сердит.
К потолку пускает пар
Наш красавец самовар!
 
Самовар пыхтит, искрится –
Щедрый, хрупкий, золотой.
Озаряет наши лица
Он своею добротой.
 
Лучше доктора любого
Лечит скуку и тоску
Чашка вкусного, крутого
Самоварного чайку.

Смеркалось, на столе блистая
Шипел вечерний самовар,
Китайский чайник нагревая,
Под ним клубился лёгкий пар.
Разлитый Ольгиной рукою,
По чашкам тёмною струёю
Уже душистый чай бежал,
И сливки мальчик подавал…
 

Мне приснилось, ты пьешь чай
Из хрустального стакана.
И привычная печаль
Отступила, как ни странно.

Мне приснилось, ты здоров
И здоровы наши дети,
И у нас с тобой есть кров –
Самый лучший дом на свете.

Мне приснилось, нет тревог,
Есть твой смех и твоя песня,
Есть бесхитростный пирог
И уверенность – мы вместе.

И не надо уходить –
Сердце рвать, калечить душу,
Можно долго не будить
И дыханье слушать, слушать…

...в тяжёлых чашках стынет горький чай, подёрнутый молчаньем, словно плёнкой...
сожму виски, смогу не закричать, качая боль, как спящего ребёнка...
уйдёшь? иди... пусть время утечёт под дудку Крысолова в тихий Хамельн -
украденное, глупое, ничьё, обманутое тёплыми руками...
куда уйдёшь? куда глаза глядят - в июньский зной, в нечёткий шаг прибоя,
в назойливость ослепшего дождя, в неровное дыхание ночное...
к кому уйдёшь? к той - серой и родной, неискренней, ненужной, нелюбимой?..
я не держу... мне проще быть одной - попутчики мешают пилигримам.
...я закурю, хлебну остывший чай и захочу, но не смогу заплакать.
и будет на столе гореть свеча из давних снов Бориса Пастернака.

ВЕЧІРНІЙ ЧАЙ
М’яко  чекає  чай,
і  взагалі
вечір  на  наш  одчай
зам’яко  ліг.
В  нашій  зимі  взамін
століть  землі
взяти  зірниць  близінь
і  я  б  волів.
Краще  ж  про  зір  узір
не  говори  :
краще,  хай  туга  —  звір,
хай  розпач  —  вир.
Буде  твій  плач  —  мій  плащ
на  кручий  крик.
Важчий  від  зим  тепла,
вітрів  кори.

Снова холод и дождь со снегом,
Как же это всё надоело!
Ускакать бы на коньке пегом
По стрелкам, нарисованным мелом.
Но увы! Закончилось действо,
А лето никак не наступит,
Толку, чтобы согреться
Горькое зелье в ступе.
Отщипну немного от неба,
Отломлю от земли по краю,
Добавлю по вкусу солнца,
Назову это зелье чаем.

Страшно жить без самовара:
Жизнь пустая беспредельна,
Мир колышется бесцельно,
На земле тоска и мара...

Самовар
 
Самовар раздула Тула,
Тула – древняя земля –
Белой скатертью взмахнула
От Заречья до Кремля.
 
Самовар гудит и топчет
Топку в небо белый дым.
Где ты ни был днём ли, ночью –
Словно дома рядом с ним.
 
Он гудит в лесной избушке,
В городах, среди степей…
Из него нередко Пушкин
Чаем потчевал друзей.
 
Полководец, князь Суворов
За собой его возил.
Самовар наш нюхал порох,
Видел крепость Измаил.
 
Он гудит, не уставая,
Двести лет уже подряд,
Самовар – душа живая –
Друг веселью, сказке брат.

У лесника

В лесу я потерял ружье,
Кусты разрывая плечами;
Глаза мне ночное зверье
Слепило своими свечами.

Лесник меня прячет в избе,
Сижу я за кружкою чая,
И кажется сне, что к себе
Попал я, по лесу блуждая.

Открыла мне память моя
Таинственный мир соответствий:
И кружка, и стол, и скамья
Такие же точно, как в детстве.

Такие же двери у нас
И стены такие же были.
А он продолжает рассказ,
Свои стародавние были.

Цигарку свернет и в окно
Моими посмотрит глзами.
- Пускай их свистят. Все равно.
У нас тут балуют ночами.

Баллада

Перед воеводой молча он стоит;
Голову потупил - сумрачно глядит.

С плеч могучих сняли бархатный кафтан;
Кровь струится тихо из широких ран.

Скован по ногам он, скован по рукам:
Знать, ему не рыскать ночью по лесам!

Думает он думу - дышит тяжело:
Плохо!.. видно, время доброе прошло.

"Что, попался, парень? Долго ж ты гулял!
Долго мне в тенёта волк не забегал!

Что же приумолк ты? Слышал я не раз -
Песенки ты мастер петь в веселый час;

Ты на лад сегодня вряд ли попадешь...
Завтра мы услышим, как ты запоешь".

Взговорил он мрачно: "Не услышишь, нет!
Завтра петь не буду - завтра мне не след;

Завтра умирать мне смертию лихой;
Сам ты запоешь, чай, с радости такой!..

Мы певали песни, как из леса шли -
Как купцов с товаром мы в овраг вели...

Ты б нас тут послушал - ладно пели мы;
Да недолго песней тешились купцы...

Да ещё певал я - в домике твоем;
Запивал я песни - всё твоим вином;

Заедал я чарку - барскою едой;
Целовался сладко - да с твоей женой".

Я знову розпадаюся на дрібні атоми
І окислююся в брудному міському повітрі.
Купую собі старі бавоняні светри
Які гріють тіло на холодному вітрі.
А дорога смерті, як завжди безкінечна
І стара з косою вже стоїть на порозі,
Вона зі мною чомусь надто відверта.
Заперечувати їй я просто не взмозі.
Мої руки тремтять, вмираю вдесяте.
Я впав із Голгофи і зламав душу.
Гіпс тут безсилий, анестезія проклята
Не рятує від болю, а навпаки руйнує тишу.
А тиша для мене як антибіотик
Приймаю її і запиваю сухим вином.
Мої вірші для неї це просто наркотик
Які вона читає п'ючи чай з молоком.
З ними стартує її новий ранок
Моя згадка про неї пішла на балкон.
Дістала з кишені пачку цигарок
І дивиться вперто на дім без вікон.
Душі летять як дробинки з рушниці
Вириваючи з корінням мої слова.
Вибухають коли я чиню дурниці.
Внаслідок чого розпочалась війна.

Непогода - осень - куришь,
Куришь - все как будто мало.
Хоть читал бы - только чтенье
Подвигается так вяло.

Серый день ползет лениво,
И болтают нестерпимо
На стене часы стенные
Языком неутомимо.

Сердце стынет понемногу,
И у жаркого камина
Лезет в голову больную
Все такая чертовщина!

Над дымящимся стаканом
Остывающего чаю,
Слава богу, понемногу,
Будто вечер, засыпаю...

ИВАН ИВАНЫЧ САМОВАР
Иван Иваныч Самовар
Был пузатый самовар,
Трехведёрный самовар.

В нем качался кипяток,
Пыхал паром кипяток,
Разъярённый кипяток;

Лился в чашку через кран,
Через дырку прямо в кран,
Прямо в чашку через кран.

Утром рано подошел,
К самовару подошел,
Дядя Петя подошел.

Дядя Петя говорит:
«Дай-ка выпью, говорит,
Выпью чаю», говорит.

К самовару подошла,
Тетя Катя подошла,
Со стаканом подошла.

Тетя Катя говорит:
«Я, конечно, говорит,
Выпью тоже», говорит.

Вот и дедушка пришел,
Очень старенький пришел,
В туфлях дедушка пришел.

Он зевнул и говорит:
«Выпить разве, говорит,
Чаю разве», говорит.

Вот и бабушка пришла,
Очень старая пришла,
Даже с палочкой пришла.

И подумав говорит:
«Что-ли, выпить, говорит,
Что-ли, чаю», говорит.

Вдруг девчонка прибежала,
К самовару прибежала —
Это внучка прибежала.

«Наливайте!— говорит,
Чашку чая, говорит,
Мне послаще», говорит.

Тут и Жучка прибежала,
С кошкой Муркой прибежала,
К самовару прибежала,

Чтоб им дали с молоком,
Кипяточку с молоком,
С кипяченым молоком.

Вдруг Серёжа приходил,
Всех он позже приходил,
Неумытый приходил.

«Подавайте!— говорит,
Чашку чая, говорит,
Мне побольше», говорит.

Наклоняли, наклоняли,
Наклоняли самовар,
Но оттуда выбивался
Только пар, пар, пар.

Наклоняли самовар,
Будто шкап, шкап, шкап,
Но оттуда выходило
Только кап, кап, кап.

Самовар Иван Иваныч!
На столе Иван Иваныч!
Золотой Иван Иваныч!

Кипяточку не дает,
Опоздавшим не дает,
Лежебокам не дает.

Последний чай
 
Горит огонёк.
Дымит котелок.
Последний паёк.
Последний чаёк.
 
Сказать тебе в тай?
Был кофеем чай
Тот. Кровь бережём:
Овёс пережжён-
 
то кофий тот. Не в том, брат, сок,
Что — чай, а в том: прощай!
Овёс, а то и кипяток
Пустой: прощай — так чай.
 
Посапывает — послухиваем.
В упор затянув ремень,
Сидим, сапожком постукиваем:
Сиденья последний день.
 
Посапывает — покипывает
Котёл — не спускаем глаз.
А сердце тоска пощипывает:
Землянки последний час.
 
Ждала же нас! блюла же нас!
Юнец — (гудит как шмель)
— Уходим раз, не ляжем раз,
(Огонь) — гори, постель!
 
Оха?пинами, вяза?нищами,
Вкостровыйогонь—вдова,
Заслуженная, лежаночная
Сухаялетиттрава…
 
Краса ж у нас! жара ж у нас!
Юнец — кураж и грусть — :
— Уходим раз — не ляжем раз —
Никто не ляжет пусть!
 
(Тем Турция — серп, тем Сербия — крест:
Погост найди, где русского нет!)
А в сердце тоска посверливает,
А в печке трава похрустывает.
 
Ни хлеба нет, ни обуви нет —
Раз вера есть — так Армия есть!
А в глотке сольца поскрёбывает,
А в трубке зола помаргивает.
 
Моргнёт — и нет. Убьют — или нет?
Забыт — или нет? — Кипит — или нет?!
А в брюхе камса побуркивает,
А в печке трава попыхивает.
 
Но благу ли быть, но худу ли быть —
Злей худа нет, чем старому жить!
А в сердце — Москва погудывает,
А в печке — трава погарывает.
 
Ни мыла нет, ни бани-то нет —
Белей найди, чем Маркова рать!
А в сердце — Москва позванивает,
А в сердце — Москва поваркивает…

Слышно, сквозь шум бегущей воды
где-то прялка стучит.
Мостик под сводом вешней листвы,
минуло время цветов.
Вдруг чудеснейший аромат
ветер донес из-за гор.
Это в селении у перевала
готовят полуденный чай.

Горы кругом... В чайном дыму забываюсь в безмолвии. 
Чай смачивает (размывает) крайнюю тоску. 
Чай омывает мрак души и заботы. 
Пар чая выходит из убогого жилья. Жужжанье его слышно за тыном. 
Каплет, каплет с крыши. Вздымаются, вздымаются листья в чаю. 
Всегда с собой вожу очаг и котел. 
Мальчик «чайный» не шелохнется. В каменном котле шипит чай. 
В полной пустоте... На сырых дровах варю чай. 
Вместо вина другу — тонкое прихлебывание чая. 
Чай пахуч! Друг, приди! 
За чаем свободная, простая речь еще «чище»! 
Чай очистит сердце от мира (за беседой). 
Чиста беседа за чаем друзей среди зимнего пейзажа. 
Безлюдье. Котелок и аромат — и я с другом! 
Чай, аромат и чистый пир. 
За чаем оба засыпают, но вкусы их слились. 
Чайный дымок колеблет седины друзей, от которых ушли (умерли) общие друзья. 
В храме чайный пар навевает чистый сон. 
К чему вино? С монахом чай пью! 
Чай завершает молитвенное настроение вместе с сосной и елью. 
Чайный дымок показывается — монах в самади 6 погружен. 
Немножко чая после обеда, но среди чистого ветра и в храме. 
Немножко, немножко чая после обеда — и все! Ветер в соснах — остальное! Чуть-чуть чая среди осеннего пейзажа! 
За чаем отменно чистый сон и картина солнечной Цзяннани из окна! 
Из библиотеки смотрю на островок, где бурлит чай и пахнет пар его. Книги. Цветы летят прямо в чай. 

Под чайный пар сладкий сон над книгой. 
Чай и саморастворенье в стихах. 
За стихами и чистой беседой в лунную ночь — чай. 
Приготовляю чай: жду напевного монаха (стихотворца). 
Чай на «живом» огне и шахматы. 
Горький чай в лунную ночь за шахматами. 
Чай и шахматы в безмолвии храма. 
Мне только обед и пару чашек чая — на весь день! 
За чайным паром в полдень дремлю после опьянения ночного. 
Чай после вина тонко пахнет. 
Чай и цветы — вот вся радость! Нет других. 
К аромату чайных чашек присоединяется аромат лекарственных трав. 
Аромат курений и чай — в гармонии с эфиром дня — и я вне мира! 
Проснувшись вечером, варю себе снежный цвет (чая). 
Лепестки хризантемы в чаю (после вина). 
Влажный, редкий дымок чая. 
Пузырьки в чаю — рачьи глаза. 
Хороший чай — его вкус «снова возвращается». 
Прекрасный чай всегда уподоблялся красавице.

ЧАШКА ЛИПОВОГО ЧАЮ

В мій сон, пропахлий ніжним цвітом липи,
Прийди на схилі літа золотого,
Торкнися квітки ночі ще до того,
Як в небі стихнуть зір пахучі схлипи.
 
Зажди, я зілля заварю крайнеба,
Зігрій туманним маревом долоні.
Спітніла чашка в чайному полоні
Чарує літа пахощі для тебе.
 
Ковтками манить неба глиб манірна,
В її гарячий вимір поринаю…
Ця ніч у чашці – липова, я знаю,
Та все ж до болю справжня й неймовірна.

Печалюсь о весне
Только чаю выпил, и вмиг
легкий объял меня сон.
Слышу сквозь дрему, будто возник
яшмовой флейты напев.
Ласточки не прилетели пока,
но миновала весна.
Кажется, алый дождь за окном -
тихо летят лепестки.

Кончен с августом расчет,
и дожди не ждут указок.
Серая вода течет
струйками с зеленых касок.

От дождя звенит в ушах.
И хотя не замечаем,
осень с нами в блиндажах
греется горячим чаем.

Под ветвями мокнут танки
на исходном рубеже,
и вода в консервной банке
плещется на блиндаже.

Увлажнила губы первая пиала,
В горле так , как в первый дождь весной.

Тает ощущение одиночества и грусти после второй.

Третья - кишечник оросила: 
Рассеиваются мысли о безысходности - 
Вспоминаются прочитанные некогда древние трактаты.

После четвертой - пот росой на лбу,
Отвлекаюсь от забот шумной семьи и Управы.

Пятая… в костях легко и жилах, телом неужели молодею?

Медленно шестую пригубляю - просыпается душа.

После седьмой - полет в груди ,
Руки готовы вспомнить древние движения "облаками" ,
Что в юные годы часто повторял, обнимая женщин.

ПРОДАВЕЦ ЧАЯ

Ярко лампы горят в центре шумного города,
На душе продавца и тоскливо и холодно;
Точно идол, он замер со взглядом отчаянья
Перед грубыми чашками и глиняным чайником.
"Чашку чая отведайте! Чашку чая горячего!"
Но прохожий рассеянно в переулок сворачивал.
Пробегали машины, пыль садилась на скулы,
И тонул его голос в этом шуме и гуле.
Ночь последний трамваи поглотила, все замерло,
Сырость вышла на улицу полновластным хозяином.
Продавец возвращается, он устало качается,
А ночь не кончается, все никак не кончается.